"День 38-й.
Фантомные боли прежней городской жизни дают о себе знать в самые неожиданные моменты. Тогда, когда кажется, что привычки эти давно улетучились. Сегодня утром, выходя из дома и проверяя амуницию (маска - есть, перчатки - есть, disinfettante - гель в кармане, собачьи пакетики-тут) я вдруг поняла, что рука сама тянется за кошельком с монетками для утреннего кофе…
Фантомные боли баров и кафе.
Музеев и вокзалов.
Школ и церквей.
По каналу проплывает обшарпанный полицейский катер. Где-то хлопают то ли ставни, то ли крылья. Лавка золотодеревщика на углу давно закрыта, но солнце уже приступило к работе по золочению крыш, окон, решеток.
Зачем эти безумные запреты? Ведь достаточно соблюдать меры. Дистанцию. Что за тоталитаризм? Почему у нас нельзя как в Швеции?
Что-то щемяще подростковое слышится в этих протестах. Как же трогательно выглядят русские, которые неожиданно захотели быть шведами: “как в Швеции” — означает в переводе на русский “кто в лес, кто по дрова”, хотя в шведском оригинале там ответственность, физическая дистанция как часть культурной традиции, доверие правительству и законопослушность. Но в переводе эти нюансы теряется. Остается детский протест, усугубляемый излюбленными в отечестве полицейскими методами.
Иногда мне кажется, что подобно тому, как на сигаретных пачках стали наконец печатать изображения раковых опухолей, а курение перестало быть исключительным правом курильщика, и наконец было признано и право окружающих на невдыхание табачного дыма, так же сейчас стоило бы показывать в лифте каждого дома небольшой ролик из любой реанимации.
Как не хватает не метафорического кислорода — тусовок, общения, поездок, лекций, а буквального: как задыхается человек в полном сознании и медики бессильны ему помочь. Не говоря уж про простую нехватку не только аппаратов ИВЛ, но тех, кто умеет ими пользоваться, как написал бывший реаниматолог "медбрат Паровозов": ибо врачи и медсестры тоже заболевают массово, а заменить их некому.
Увы, закон о медицинской тайне и простая деликатность не позволяют снять такое видео. Потому и очевидное таковым не становится, ибо очи обращены куда-то совсем не в ту сторону. Внутренний Путин пусть и со знаком минус крепко поселился даже в лучших умах, и битвы с ним не оставляют ресурсов на то, чтоб выглянуть за собственную колючую проволоку и увидеть дальше.
“Взвинченность колоссальная. (…) Москва сейчас мне напоминает середину-конец лета 1941-го, когда госкомитет обороны уже приказал вводить затемнение и комендантский час. Но бомбить всерьез еще не начали, и линия фронта далеко. “— пишет мне близкий друг.
Из итальянцев шведов тоже не сделаешь. Но тут выручает хотя бы здоровая доза итальянской самоиронии. Никто и не претендует. После 37 дневного карантина в Венето вчера было отменили лимит на 200 метров на “непосредственную близость от дома".
Что получилось? Правильно — все рванули в горы. И вот уже губернатор полуцензурными словами грозится вернуть обратно все ограничения.
На море поймали и оштрафовали депутатку. А один истомившийся гражданин выехал из дома, написав в autocertificazione, которую требуется заполнять, указывая вескую причину для выхода : “Необходимость заняться любовью с подругой”. Карабинеров это не убедило и несостоявшееся романтическое свидание превратилось в серьезный финансовый удар. Штрафы теперь нешуточные.
И дело совсем не в недоверии правительству или в отсутствии понимания происходящего. Все и так трагически наглядно. Тут иное. Натура. Культурный и просто обычный человеческий — рефлекс. Как не собраться на Пасху и паскветту? Так бы и было, если б не вертолеты и и дроны. Или не отправиться в цветущие холмы или на море и не позвать друзей и родных? Если б не патрули и заставы, то никакое понимание не остановило бы жителей тесных квартир после месяца сидения взаперти.
В реанимации, когда человек приходит в сознание, он часто пытается вырвать из себя спасительную трубку. Это рефлекс. Без реанимации он не поправится, он и сам это знает, но боль и дискомфорт сильнее этого знания. То же и тут. Итальянцы инстинктивно пытаются вырвать из горла карантинную трубку, одновременно прекрасно понимая, что это единственное средство выздоровления.
Тоскуют площади. Затекли каналы. Ноют улицы. Истомились закрытые ставни и жалюзи. Весна без нас. Какая она? Саднит каждая не помятая травинка, россыпь цветущих деревьев и каждый неувиденный бутон в отдельности. Как же хочется на свободу. Размять суставы дверей. Распрямить позвоночник составленных друг на друга стульев уличных кафе. И дальше, дальше через мост Свободы на материк…
Помню когда-то поразивший меня в детстве рассказ нашего учителя живописи в художественной школе о фреске, замурованной в каком-то древнерусском храме, где никто её не мог увидеть, но при этом выполненной во всей тщательности. Не такова ли и эта теперешняя весна? Не такова ли суть работы художника?"
