Моему сыну четыре года. У него круглая веснушчатая мордашка, вечно перепачканная чем-либо вкусненьким. Размахивая руками и натужно подвывая, он носится по комнате, изображая вошедший в пике стратегический бомбардировщик. С грохотом падают стулья, звякает посуда в серванте, качается люстра на потолке.
— Немедленно прекрати! — не выдержав, говорю я.
Сын пожимает плечами, выключает форсаж и идёт на кухню. Спустя несколько секунд оттуда доносится грохот упавшей на пол кастрюли и хрустальный звон расколовшейся салатницы. Сын испуганно выбегает с кухни, на щеке его алеет свежая царапина. Я хватаю шкодника и несколько раз крепко шлёпаю по вертлявой заднице в чёрных штанишках. Потом сажаю в кресло.
— Сиди здесь и не хулигань, ясно?!
— Ага... — грустно отвечает он.
И действительно, несколько минут он даёт мне возможность спокойно заниматься своими делами. Но потом извлекает из кармана гвоздик и начинает деловито царапать им обои на стене.
— Нельзя! — взрываюсь я в яростном крике.
— А что тогда можно? — удивляется сын.
— Всё!.. Всё, кроме этого...
Сын понятливо кивает головой, а потом приноравливается воткнуть гвоздик в розетку.
— Кажется, ты просто поклялся вывести меня сегодня из себя! — рычу я, выхватывая у него гвоздик.
Хлопаю его по затылку, потом прячу от него подальше молоток, паяльник, пилу и аквариум с золотой рыбкой. Ещё вчера золотых рыбок было две, но одну мой сын проглотил из желания узнать, сможет ли она плавать у него в животе. Взяв газету, сажусь напротив сына и читаю, время от времени поглядывая на него поверх газетной страницы. Сын шарит вокруг глазёнками, но, ощущая мой бдительный взгляд, смиряется, не решаясь предпринять что-либо рискованное. Берёт со стола альбом с репродукциями и листает его. Зрелище увлечённого произведениями искусства отпрыска умиротворяет меня. Всё-таки есть в нём, значит, тяга к прекрасному!.. Сегодня — только рассматривает репродукции, а завтра, глядишь, и сам начнёт рисовать... А там — выставки по стране и за рубежом, признание, слава...
Одна из репродукций так заинтересовала сына, что он не может от неё оторваться. Вертит и так, и этак, пытается даже заглянуть за рисунок. Интересно, что ему так понравилось?.. Затаив дыхание, подкрадываюсь к нему сзади, и... с ужасом обнаруживаю, что его острое любопытство вызвала картина Тициана "Венера Урбанская", изображающая обнажённую женщину весьма пышных габаритов. Молча вырвав альбом у сына и забросив на шкаф подальше, показываю сыну кулак, снова сажусь напротив. Сын к чему — то тянется.
— Не смей! — кричу я. — Брось!.. Прекрати!.. Перестань!.. Замолчи!.. — в течение нескольких минут одна за другой следуют мои команды.
И сын подчиняется. Замирает в кресле, обиженно съёжившись, и в глазах у него я замечаю отблеск печальных раздумий. Интересно, о чём он думает в эту минуту?.. Наверняка осуждает мою родительскую строгость, а то и мысленно ругает нехорошими словами, услышанными накануне на улице от нетрезвого дяди... Вполне возможно — даже замышляет против меня какую-нибудь хитроумную каверзу!.. Было бы непедагогичным позволять свободно формироваться подобным мыслям...
— Немедленно прекрати думать! — решительно требую я.
Сын горестно, по-взрослому вздыхает. И — перестает думать.
