Когда мы решили «забеременеть» я училась на третьем курсе дневного отделения, мне было 19, и наши отношения не были омрачены ни штампом в паспорте, ни даже совместным ведением хозяйства. Но об этом решении мы не пожалели ни в течение девяти месяцев ожидания, ни после. Сейчас нашей малышке уже год, и я могу гордо сказать, что это были самые прекрасные год и девять месяцев моей жизни.
Началось всё с объяснения с родителями. Несмотря на то, что муж, а на тот момент просто молодой человек, уже имел некую финансовую самостоятельность, мои родители восприняли известие о грядущем пополнении в штыки. Хотя потом привыкли и вроде бы даже обрадовались.
Как ответственная будущая мамочка я явилась в женскую консультацию с твердым намерением встать на учёт... на четвёртой неделе беременности. После двух часов ожидания перед кабинетом я попала-таки на приём, где гинеколог не слишком вежливо объяснила, что на таком сроке они на учёт не берут, и посоветовала явиться месяца через два.
То ли от расстройства, что меня «не приняли в беременные», то ли вследствие неизбежного снижения иммунитета, я заболела. В первый месяц нашей с малышом «совместной» жизни мы пережили и температуру под сорок, и обмороки из-за экстремально понизившегося давления, и угрожающие боли в пояснице. Моя мама, медик по образованию, с мертвенно бледным лицом рылась в медицинских справочниках, вычитывая об ужасных последствиях гриппа на ранних сроках беременности. А я всё это время держалась за живот и как заклинание повторяла: «Только держись, только не уходи!».
Вирус мы побороли, и на его место, как на трон, взошёл Его Величество Токсикоз. Моими главными врагами в тот период были запах варёных пельменей и залежавшийся в холодильнике чеснок. Спасал только однопроцентный кефир — его я могла пить литрами.
Второй триместр начался со свадьбы. Мы с малышом чудесно выглядели в нашем свадебном платье — папа не мог нами налюбоваться. Кроме долгожданного бракосочетания и начала семейной жизни эти месяцы принесли массу приятных сюрпризов. Во мне начали происходить прямо волшебные перемены — исчезли проблемы с кожей, волосы заблестели и завернулись в локоны, хотелось постоянно улыбаться и петь. На улице ко мне подходили молодые люди с предложениями познакомиться. А когда животик стал заметен, те же парни с улыбкой уступали мне место в метро.
Мужественно решив не брать академ, на пятом-шестом месяце я благополучно сдала сессию. Было немного обидно, что пока еще небольшой живот не привлекает к себе внимания и не обеспечивает лояльности преподавателей. Зато вернувшись в сентябре после летних каникул, я действительно почувствовала, что такое быть беременной. Коридорная сутолока почтительно расступалась перед будущей мамочкой, работники деканата были необычайно предупредительны, а преподаватели обещали автоматы на зимней сессии и почти не спрашивали домашних заданий.
В положенные сроки мы делали УЗИ. Очень ждали второго обследования в 24 недели — так хотелось узнать, кого же мы ждём, дочку или сына. Оказалось — девочку. Обрадовав мужа, я погрузилась в мечты, поглаживая живот и ласково называя малышку по имени — Сонечка. Но вернувшийся с работы гордый будущий отец моего энтузиазма не разделил. Толстощёкий хомячок Соня с чёрными глазками-пуговками и большущими передними зубами, живший у мужа в период его раннего детства, никак не ассоциировался у Кости с образом дочери. Поэтому мы перебрали ещё множество вариантов девичьих имён, среди которых фигурировали Глафира, Пелагея, Арина с моей стороны, и Анна, Екатерина, Ольга со стороны мужа. Единственным именем, которое не вызывало у нас «хомяковых» и прочих негативных ассоциаций и сочеталось с отчеством, стало имя Мария.
Сейчас, вспоминая эти 9 месяцев, я удивляюсь тому, как быстро они пролетели. Но тогда, особенно на последних неделях, время тянулось как липкая жвачка. Мой вид растолстевшего Мумий-тролля уже начал изрядно меня утомлять. Завязывая мне шнурки, муж, шутя, спрашивал, не соскучилась ли я по виду своих коленок, а беспокойные Машкины ножки то и дело норовили пнуть маму в печень. Проштудировав всю найденную литературу о родах и, особенно, о признаках их начала, я вздрагивала от каждого «странного» ощущения. Принимая во внимание мое состояние, странными казались абсолютно все ощущения, включая «подозрительное» пощипывание в пальцах ног. Но что касается физического самочувствия, никаких особых проблем не было. До последней недели я продолжала появляться в университете, мыла полы в свежеотремонтированной квартире, занималась гимнастикой на курсах подготовки к родам.
ПДР у меня был 5 ноября, но по моим расчётам событие «Икс» должно было произойти раньше недели на две. И вот 18 октября, дочитав последнюю книгу о Гарри Потере, я легла спать с мыслью, что теперь точно можно рожать. Видно, и Машка, узнав, чем закончилась история мальчика-волшебника, решила, что пора бы на родителей посмотреть и себя показать. В 3 ночи я проснулась от потягивания в области поясницы. Это было гораздо сильнее, чем тренировочные схватки. И я, и притихшая малышка, сразу поняли, что теперь всё по-настоящему. В тот момент я почувствовала себя так, словно мне предстоит очень важный экзамен, который я обязательно сдам на «отлично». Предвкушение триумфа и скорой встречи с дочуркой не дали мне уснуть. На цыпочках, чтобы не будить мужа и маму, я прокралась в ванную с твёрдым намерением побриться и последний раз полюбоваться на животик. Второй пункт был без труда исполнен с помощью большого зеркала во всю стену, чтобы реализовать первый пришлось проявить чудеса эквилибристики.
В районе пяти часов, выкарабкавшись из ванны, я решила разбудить Костика. Промежутки между схватками колебались от 3 до 5 минут, и это настораживало. На мои настойчивые просьбы проснуться муж реагировал сначала невнятным мычанием, а потом спросонья пытался внушить Маше, что ещё рано и можно поспать.
Дочь проявила характер. В 6 часов мой взволнованный и окончательно проснувшийся супруг по телефону договаривался с моей акушеркой и по совместительству его тётей. По её настоянию мы выехали в роддом.
В приёмном было пусто, меня очень доброжелательно приняла дежурная акушерка. Оформила, выдала огромную больничную рубашку и ситцевый халат, сразу напомнивший мне мою бабушку. Я вынесла мужу свои вещи, и, удостоившись комплимента по поводу своего «халатно-ночнушечного» вида, отправила будущего счастливого отца домой.
Осмотревший меня врач определил раскрытие в два сантиметра. Если честно, я слегка расстроилась — надеялась после четырёх часов схваток, по крайней мере, сантиметра на три. Клизма, которую я боялась как огня, в исполнении медсестры почти не почувствовалась. Потом меня препроводили на третий этаж. В коридоре на каталке лежала только что родившая девочка уже в обнимку с ребёнком. Молодая мамочка улыбалась, малыш, по-моему, тоже. «Добрый знак!» — решила я.
Акушерка завела меня в бокс и, предоставив полную свободу действий, удалилась. Мы с Машей остались наедине, и схватки, как-то ослабевшие в ходе оформления, вернулись с новой силой. Я дышала, тёрла поясницу, ходила и приседала, попутно переговариваясь по телефону с мамой и подбадривая её (мама страшно переживала за меня). К половине десятого подъехала Наталья Ивановна, моя акушерка, и сразу развила бурную деятельность. Откуда-то появилась капельница, кружка с водой, что было очень кстати, к животу приклеились датчики КТГ, зашёл доктор, чтобы посмотреть раскрытие. Пожалуй, это был самый болезненный момент за весь период родов. Отдышавшись, я спросила: «Сергей Михалыч, почему же проверять раскрытие на четырёх сантиметрах гораздо больнее? чем на двух?» Врач радостно заявил: «То ли ещё будет!»
Посоветовавшись с акушеркой, он решил прокалывать пузырь, уже, по его словам, «совсем ненужный». После отхождения вод (бледно-розовых, слава богу) дело пошло веселее. Ещё о чём-то пошушукавшись, доктор и акушерка спросили, хочу ли я поспать. Я была не против, да и переносить схватки лёжа было тяжело. Мне сделали укол, и я провалилась в сон.
Проснулась в двенадцать от схваток, изрядно усилившихся к тому времени. Готовясь к родам, я думала, что если очень будет хотеться кричать — буду петь. Кричать не хотелось, петь — тем более. Казалось, что нет сил даже на то, чтобы говорить. Наталья Ивановна больше не отходила. Массируя мою поясницу, что очень помогало, она отвлекала меня разговорами, поправляла датчики на животе, рассказывала, что чувствует сейчас малышка. Это было главным аргументом в пользу того, чтобы не зажиматься на схватках и не начинать себя жалеть. Я представляла, что каждый мой вдох-выдох помогает дочке, а еще воображала, что дышу на замёрзшее окно, и с каждым выдохом проталинка на стекле становится больше.
Как бы невероятно это не звучало, я погрузилась в какое-то странное состояние, наверное, близкое к медитации. Я слышала и понимала всё, что происходит вокруг, но концентрировалась исключительно на своих ощущениях. И при этом меня не покидало чувство, что я смотрю на всё как бы со стороны и, как сторонний наблюдатель, понимаю, что всё происходит так, как надо, всё идёт правильно.
Ровно в 15.00 больше усилиями акушерки, нежели моими, я оказалась на кресле. Тут и началось самое главное. В бокс огромными прыжками вбежал доктор в сопровождении еще нескольких врачёй и медсестёр, и прокричал: «Это что за кислая мина? Ну-ка, быстро улыбнулась!» Как ни странно, действительно захотелось улыбнуться. Мне разрешили тужиться. «Наконец-то!» — подумала я. И, видно, у меня открылось второе дыхание, потому что уже через десять минут бокс огласился звонким Машкиным криком.
«Смотри, мамочка, кого родила!» — говорит Наталья Ивановна. А я и не вижу ничего из-за слёз. «Машу, — говорю. — Машеньку». Сквозь всхлипывания ощущаю на животе кого-то тёплого, тяжёленького и родного-родного. «Не бойся, маленькая, всё позади. Мы справились!» — шепчу я. Дочка прислушивается и затихает. Акушерка забирает её и перекладывает на столик рядом. А я смотрю на мелькающие из-за бортика то малюсенькие ножки, то крепко сжатые кулачки, и мне хочется и разреветься, и рассмеяться громко-громко, чтобы все слышали! И чтобы все знали, как это прекрасно, когда рождается новый маленький человечек.
