Глядя на картину, написанную моим дедушкой Филиппом Карповичем Пшеничным, я вспоминаю многие замечательные, яркие моменты своего детства. Одна из картин висела над моей кроватью. На ней девушка, глядящая вдаль на вершину Эльбруса. Я всегда знала, что дедушка нарисовал мою маму, туристку-альпинистку. Я видела ее, открывая глаза утром и закрывая вечером. Теперь эта картина висит в моей спальне в доме моего мужа, и я чувствую себя дома.
Мама говорила мне, что дедушка был самоучкой, писал маслом для собственного удовольствия, но только недавно я узнала, что он учился в художественном училище, хотя и не окончил его. Дедушка родился в трудном 1918 году. Был двенадцатым сыном большой деревенской семьи, самым младшим. В голодные тридцатые годы голодомора на Украине схоронил родителей. И убежал из родного дома через печную трубу, потому что в двери ломились соседи, решившие его съесть. Ему было всего двенадцать...
Пошел к своим старшим братьям и сестрам — но у них уже были свои семьи, и собственных детей кормить было нечем, а тут еще дядька — лишний рот. И он поселился в школе, помогал учителям, работал сторожем до окончания учебы. Именно учительница заметила его способности к рисованию и посоветовала поступать в художественное училище. Так он и сделал. Сирота без средств, он ночами рисовал пятирублевки, чтобы купить у бабки на базаре немного рыбы и прокормиться. Он видел, что люди выносили на базар книги и картины, чтобы выручить немного денег и купить еды, и понимал, что не сможет зарабатывать своим любимом делом, когда людям нужна еда, а не картины.
Через год мальчик бросил художественное и поступил на ветеринара. Когда учительница узнала об этом, она заплакала. «Это я виновата, что не подготовила тебя к жизни. Запомни, Филипп, так будет не всегда». Но он уже все решил. Стал ветеринаром, и именно это однажды спасло ему жизнь: бендеровцы хотели расстрелять его за то, что он помогал устанавливать в своем селе Советскую власть. Селянин, который вез его лечить коров на своем подворье, упросил бандитов оставить дедушку в живых, пока не вылечит скотину, и поклялся привезти ветеринара обратно. Обратно дед, конечно, пробирался другими путями, и уехал с Западной Украины в Донецкую область навсегда.
Его призвали в армию, и дед воевал с Финляндией на линии Маннергейма, получил осколочное ранение в обе ноги. До конца жизни осколки остались в его икрах, беспокоили, не давали активно двигаться. Дома его ждала любимая, Маня, учительница русского языка и младших классов, они собирались пожениться в 41-м... Но вернуться из армии после службы не удалось — дед воевал и в Великую Отечественную.
Бабушка вспоминала, что их, молодых комсомольцев, отправили копать укрепительные рубежи для армии, а когда они вернулись, Донбасс уже был оккупирован. Долгие месяцы оккупации, страха, тифа, надзора полицаев пережила бабушка. Со слезами вспоминала, как немец-полицай прятал ее в погребе и играл на губной гармошке, чтоб заглушить ее крики, когда приходили облавы, чтобы угнать молодежь на работы.
Но пришел день, и любимый вернулся в родной Ханжонков. Молодые поженились в победном 1945-м. Еще до войны дедушка вместе с бабушкой работали в школе, преподавали русский язык в западных областях Украины. После войны дед в школу уже не вернулся, работал ветеринаром, а бабушка преподавала в сельской четырехлетке. У них родился сын, но погиб в полтора года. Затем родились две дочери — Лиля и Люба.
Не было ничего, что бы дедушка не смог сделать руками. Он сам выстроил хату, облицевал, устроил санузел и печку. Люба, подрастая, решила разводить кроликов — дедушка смастерил клетки. Потом разделывал тушки, сам выделывал шкурки и шил из них шубки дочкам. Даже внуком достались поносить!
Девчонки захотели бегать на танцы — дедушка сам сделал им босоножки не хуже модельных, на деревянных платформах и с замшевым верхом, они их называли «цокалки». Он мог шить одежду и починать крышу, лечить скот и писать картины. Бабушка жила как за каменной стеной. Да и девочки не знали мужчины надежнее.
Он и меня с сестрами, своих внучек, учил рисовать, работать в саду, ухаживать за собакой. Каждое воскресенье пел в церковном хоре, и нас бабушка водила на все службы, учила молитвам.
Однажды у него случился сердечный приступ. Потом второй... Инфаркт — и дедушки больше нет. Я еще училась в школе, когда его не стало. Он не видел, как его внучки вышли замуж, как появились правнуки. Бабушка очень тоскует по нему. А я рассказываю о нем своему сыну, которого в крещении назвала Филиппом.
