Я хочу рассказать немножко о повседневной жизни нашей семьи. О каких-то мелочах - они мелкие, но особенные. Потому что мой сын, - он, конечно, самый лучший, самый красивый, самый сообразительный, - живет и развивается примерно так же, как и другие здоровые и любимые родителями дети его возраста. А вот мелочи - они всегда только наши.
Утро
Почти каждое утро проходит по одному и тому же сценарию - "Страдания совы в стане развеселых жаворонков". Никакого понимания, никакого сочувствия и снисхождения к сонной сове. Плевать они хотели на мои биоритмы. Щебечут.
- А кто тут проснулся? Федя проснулся! Как спал? Хорошо? Молодец! А мама у нас соня, да, соня: Мама! Мы проснулись! Федя, мама у нас соня, понимаешь: Мама, он умываться хочет! И памперс у него полный!
- Минуточку... пожалуйста, а?..
- Федя, мы подождем минуточку? Подождем? - смеются. Через минуточку, с фальшивым состраданием в голосе, - Мама у нас не выспалась, Федя. Может, дадим ей поспать? - и еще громче, - Может, поспишь еще? Нет, мам, он спать не хочет!
- Встаю... иду... заразы...
Да что же это такое? Я не могу, не могу спать меньше восьми (а лучше - девяти) часов, когда вы это поймете? Как жить?!.. Федька уже перевернулся на спину. Улыбается. Тянет руки.
Так начинается день.
Одежда
Умывание, переодевание, завтрак - все обычно. Иногда случаются небольшие сбои - например, ложка чернослива, выбитая из моих рук точным Федькиным ударом, падает на его штаны. Тогда после завтрака снова переодевание. Таз с грязной Федькиной одеждой и бельем наполняется за два дня. Стирает все машина, а глажу я, гладить я люблю, особенно детские одежки. И все про них помню: кто подарил, где покупали, что сколько стоило. Из подаренных Mothercareвских ночных комбинезончиков Федька уже вырос, жаль. Они мне очень нравятся. Но нравятся отвлеченно, как произведения искусства - покупаю я все равно "Агат".
К Федькиной одежде у меня отношение трепетное. Да и как иначе? Вот в этом голубом костюмчике он выписался из роддома. Какой смешной он был тогда! Рожица красная, щеки над завязками шапочки свисают: А этот коричневый комбинезон с капюшоном я надевала на него, когда мы только начали выходить на улицу вдвоем. Я сажала его в кенгуру, брала сумку, деньги и мы отправлялись гулять и делать покупки. В магазинах меня пропускали без очереди, пожилые продавщицы неодобрительно ворчали что-то типа "Искривление позвоночника... вас бы так...", а Федька все время спал.
Недавно у каких-то наших неблизких знакомых родился ребенок, мы решили отдать им кучу детских вещичек, из которых Федор вырос. Я принялась перебирать их и поняла, что больше половины отдать не могу. Ну не могу, и все тут.
Дед
Интересно наблюдать за Федькой, подмечать в нем знакомые черты. Вот насупился, свел брови - вылитый папа и папин папа. Так и кажется, что сейчас заложит руки за спину и скажет их семейное коронное "Как показывает опыт..." Вот рассмеялся, кокетливо спрятал лицо в слюнявчике - такую же сияющую улыбку я иногда вижу у моей мамы. Вот застыл, втянул нижнюю губу, посмотрел в сторону - и я замираю от неожиданного отчетливого воспоминания...
...Мне шесть лет. От нас уезжают мамины родители, и мы собираемся на вокзал, провожать их. Дед не в духе, ему кажется, что мы опаздываем. До поезда еще три часа, дорога на вокзал занимает максимум полчаса - но он уже готов, даже надел свой парадный пиджак с медалями и орденами. Он сидит на стуле у дверей и всем своим видом показывает, как недоволен нами. Бабушка укладывает продукты в дорогу и что-то тихо бурчит себе под нос. Дед какое-то время терпит, но потом ровным голосом говорит: "Тааааак...", - втягивает нижнюю губу, застывает и отводит глаза в сторону. Вроде бы, ничего особенного, но всем становится настолько не по себе, что через пару минут сборы заканчиваются, и вот мы уже одеты, обуты и готовы к выходу. Дед встает со своего стула, строго оглядывает нас и выходит. Большой, седой: позвякивают медали: Деда уже девять лет нет в живых. И много кого нет. Но я вспоминаю всех их, когда гляжу на Федьку - это и грустно, и прекрасно.
Музыка
Когда я была еще месяце на шестом, мама спросила меня:
- Ты ему музыку-то даешь послушать? Всякие там диски с классикой...
- Я сама ему пою, - ответила я. Мама вежливо помолчала, но потом твердо сказала...
- Знаешь... Лучше ставь диски.
Потому что слуха у меня нет. Равно как и голоса. И - встретились же двое обделенных! - у мужа тоже ничего этого нет. Но, как это ни прискорбно, как это ни вредно, Федька всем дискам и кассетам предпочитает именно наше пение. Репертуар, кстати, у нас тоже еще тот. Папа исполняет бардовские песни и "пионерсколагерный" фольклор. Федька особенно любит это: По аллеям тенистого сада С пионером гуляла вдова (поется причем так: "пионЭр". С растяжечкой, в нос).
Пионера вдове стало жалко...
Дальше цитировать не буду. Короче, вдова ответила на ухаживания пионера. Еще есть классическое "Вот и верь после этого людям". Федька заливисто хохочет. Со мной Федор слушает всякие сентиментальные вещи, например, Анну Герман. Или песни на мелодии Исаака Шварца. Причем особый восторг у сына вызывают песни с, мягко говоря, мрачной тематикой. Ну, там "Умру ли я, ты над могилою гори-сияй, моя звезда" или "Кавалергарды, век недолог...". В свое время я накупила кучу книжек и кассет с пестушками и потешками. Но что-то они не пошли у нас. Хоть ты тресни, не приживаются в нашем доме различные "а в головку разумок", "дитя растучее", "тушки-тутушки". А классику мы все же слушаем. "Детский альбом" Чайковского - что за чудо. С первой же "Утренней молитвы" берет за сердце - покоем, спокойным счастьем... и одного дня, и детства вообще... А когда вечером Федька долго не хочет засыпать, я ставлю Бетховеновского "Сурка", беру тяжелого, сонного, но упорно не закрывающего глаза сына на руки и хожу с ним по комнате. В такие минуты мне кажется, что Федька растет у меня из сердца.
Пушкин
Мы живем на даче. Федьке две недели. Все прекрасно, все просто идеально. И вдруг он перестает спать днем. Пищит, бурчит, размахивает руками, обязательно плачет - но не спит.
Мы с мужем почему-то решаем, что его успокоит чтение. Какая-нибудь добрая детская книжка. Какие-нибудь незамысловатые стишки. В памяти всплывают книги из нашего детства: непонятные "Лаповички" (я) и Кончаловская, про Москву (муж). На дачу мы взяли кучу полезных и бесполезных вещей, взяли даже штуку, которую мы называем соплеотсосом и которая нам пока (дай Бог, чтобы и дальше) ни разу не пригодилась. Но не взяли ни одной детской книжки.
"Давай читать наизусть!" - предлагает муж и отступает на заранее подготовленные позиции, в гараж. Федор делает секундный перерыв в своем тихом плаче, я пытаюсь собраться с мыслями. В голову лезет только "Ленин и печник". " - Ленин, - скромно отвечает. - Ленин? - тут и сел старик..." и т.п. Ужасно, что и говорить: Проходит еще час, Федька не спит. Это просто ни в какие ворота не лезет! Муж - делать нечего - приносит огромный том Пушкина. У Пушкина ведь есть сказки. Открываем оглавление: так, петушок, старик, старуха, мертвая царевна - все хорошо знакомо (так нам кажется)... ага! "Сказка о медведице"! и как раз короткая! Муж раскрывает пухлый том на нужном месте, с выражением начинает читать - и через минуту останавливается: медведица грозит охотнику теми словами, которые в нашей семье условно обозначаются как "чердачно-подвальная лексика". Я негодую, муж веселится ("Ай да Пушкин, ай да..."). Делать нечего, принимаемся за "Сказку о царе Салтане". Уже потом моя мама рассказала, что я в детстве больше других любила именно эту сказку, знала ее наизусть. Мы жили на шестом этаже, лифт часто не работал, я помогала себе преодолевать лестничные пролеты монотонным скандированием: "И ца-рица моло-дая дела вдаль не отла-гая с той же ночи поне-сла в те по-ры вой-на бы-ла!" Куда и что понесла царица, я, по-видимому, не задумывалась: Словом, лето. Дача. Послеобеденная жара. Муж укладывается на диване, Федька ерзает и хнычет у него на животе. Я торжественно начинаю:
- Три девицы под окном...
Первым засыпает муж. Потом, не дождавшись, пока бочка с царицей и Гвидоном благополучно выплывет на берег, начинает ровно и глубоко сопеть Федька. О, чудо! Ах, Александр Сергеевич, долго, долго вы будете любезны народу! На следующий день - та же история. Федька не спит. Пушкин снова усыпляет его, но мы уже дошли до того, как "на берег вышли гости" (в первый раз) - я почему-то начала читать сказку с начала.
Вечером снова капризы. Пушкин помогает, как хорошее лекарство. Но доза увеличивается - "...белка песенки поет...". И, непонятно почему, мы все время начинаем с начала: Вы помните "Сказку о царе Салтане"? На первых двух-трех страницах действие в ней развивается неправдоподобно, сказочно быстро, события идут одно за другим, как волны в том самом океане, который едва не стал могилой для несчастной царицы с ребенком. А потом - тишина, спокойствие и благолепие. Сказочный город, чудо-белка, тридцать три богатыря - каждое событие описывается (одними и теми же словами) по четыре раза.
...На пятый день Федька стал слушать сказку. Тихо лежал, искоса смотрел на меня. Молчал, пока я читала. Но стоило мне прекратить чтение или попробовать сменить репертуар:
- Вот на берег вышли гости, князь Гвидон зовет их в гости: розы-морозы: спи, Феденька, спи, маленький: но ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой... а она-то откуда там взялась?.. жена - не рукавица: это точно: Спи, спи: Еще немного, и я начала бы "чудесить", как царь Салтан. Но через неделю это кончилось. Федька успокоился, стал хорошо засыпать. Пушкин вернулся на полку. Еще месяц мне снились строчки из сказки. Потом прошло. Потом нам подарили красивую "Муху-Цокотуху" Чуковского. Там к мухе приходили блошки. Приносили ей сапожки. Естественно, не простые - в них застежки золотые. "Простые-золотые", "простые-золотые" - рифма не дает покоя, как головная боль. Ну что же, ну где же... А! Конечно! Достаю Пушкина, усаживаюсь рядом с Федькиной кроватью - и неторопливо, негромко, с наслаждением читаю:
- Белка песенки поет
- И орешки все грызет,
- А орешки не простые,
- Все скорлупки золотые:
Усталость
От чего, казалось бы, уставать? Семья из трех человек. В доме - куча приборов, облегчающих ведение хозяйства. Федька спокойный, благодушный ребенок, хорошо спит по ночам. Но усталость есть, она накапливается. Это очень плохо. И плохо не то, что в какой-то из дней она выходит наружу беспричинными слезами, упреками и придирками. И если вдруг из-за нее я махну рукой на обед, уборку шкафов и прочие хозяйственные дела - это тоже не катастрофа. Страшно то, что уходит, теряется ощущение чуда. Первые два месяца Федькиной жизни я постоянно помнила: произошло чудо. В маленькой кроватке лежит мой, наш сын, шевелит руками и ногами, улыбается во сне - это чудо. А когда-то он вырастет, и его маленькие ручки тоже вырастут, он женится и этими выросшими руками будет обнимать свою жену (серьезно, это меня почему-то так поражало, именно это) - ведь чудо из чудес, да? А потом что-то ушло, что-то поистерлось, а я и не заметила: Первый зуб? Ой, как здорово, растет парень! Пополз? Ого, такое достижение! И записи, записи: сколько ел, как спал, чему научился: Но где то ясное, прозрачное знание, что вот оно, чудо? Где постоянная память о нем, дающая силы и радость каждый день? Ушла: Но точно знаю, что не насовсем.
Поздний вечер. Федька давно спит, пора и нам ложиться. Федька, конечно, сбил ногами одеяло, развернулся чуть ли не поперек кровати, уткнулся лбом в свою игрушечную собаку Мотю. Я специально Мотю кладу рядом с ним и говорю: "Спи, Федька, потому что если ты будешь хныкать, Мотя не уснет". Он улыбается и хватает ее за нос. А по утрам что-то там ей говорит, как проснется. Господи, какое же это чудо!..
Nisana, nisana@yandex.ru.
