Посвящается моему внуку Вавилову Игорю
Назовите мне женщину нашего времени, рожавшую в 65 лет. Может, где-то и есть, но я, не будучи беременной, рожала. Рожала 15 часов. Поверьте, так оно и было.
Этот рассказ без прикрас. Можно назвать его как угодно, но это было. Совсем недавно. Мне утомительно описывать все 15 часов, а вам читать, но поверьте мне на слово, это были не 15 часов, а все мои 65 лет. Они растянулись и уместились с 5:30 утра до 20:30 вечера.
Мы с мужем – люди в возрасте, родили в 42 года дочь, наш поскребышек, нашу Планиду. Здоровье у меня было неважное, целый букет, но родили, вырастили, дали образование, выдали замуж, и вот как месяц у нас есть внук. Как рожали дочь, растили целых 23 года - отдельная история. Не менее интересная, как все истории про детей.
Я в роддоме с утра, хожу вокруг, то заглядывая в окна, то сижу в приемной, всем надоела, и чтобы от меня отвязаться акушерка сказала, что родит моя дочь к 18 часам вечера. Что для меня слова – пустой звук. До 6 вечера я еще держалась, посасывая валидол, и на все звонки по сотовому отвечала, когда спрашивали, что я там потеряла: "Рожаю я"! Рожали и будут рожать - это природа, но когда это все касается лично тебя, матери, это уже история, роман, быль, это эпоха. Простите, занесло меня, но выпала возможность рассказать, поделиться, и я не утерпела.
Итак, последние часы, когда все на свете потеряло смысл, кроме того, который вот за этими стенами, на первом этаже, где рожает моя кровиночка. Окна заклеены почти целиком, сколько не прыгай, не хватайся за края подоконника, ничего не увидишь. А как хочется взглянуть на самое дорогое в твоей жизни, взглянуть и, может, помочь взглядом, вздохом! А остается только висеть на подоконнике, вжавшись намертво, прижавшись ухом к окну... И малейшие стоны, и ты мертва, и чуть затихнут, ты умираешь вместе с ними, и вновь воскресаешь и молишь Бога: "Помоги, Боже!".
Пальцы сводит, муж уговаривает пойти отдохнуть, но я глуха, я – ТАМ! Я рожаю! Господи, помоги! Там, в родильной палате, много людей, я слышу голоса, мужские и женские и я пытаюсь уловить их смысл. Я слышу, что у дочери все меньше и меньше сил, все реже и реже ее вздохи, а я не могу ничем помочь. Я мать, я родила, вскормила, всегда помогала, и вот когда больше всего на свете я хочу помочь ей, я вишу за окном. И все равно я рядом, я шепчу, я умоляю, дочка, держись.
Я забыла о времени, где я, кто я, я была там. Я стонала и охала, вся сжималась и только одна мысль - ну когда?! Я приходила в себя, когда в левой части груди все сжималось, горело и кололо, и очередная таблетка шла под язык. Слышу голос врача: "Укол, быстро... быстрее". Значит плохо, так плохо, что нет ни неба, ни земли, день ли, ночь сейчас... Все замерло, остановилось, нет никаких звуков.
Я прижалась вся целиком к окну, ухом, сердцем, всеми фибрами своей души, "доча - кричи, стони, ори!". Но молчание, звон инструментов и приглушенные голоса. Сколько прошло времени, три часа, год, все мои 65, а может и больше, не знаю.
И вдруг, гром и молния и ураган! И радость, и боль - все смешалось в голове, раздался крик - детский, громкий, требовательный! И непонятно мне, я тоже кричу, и плачу, и смеюсь, муж оттаскивает меня от окна, оказывается, он поддерживал меня и устал. А я снова и снова льну и не понимаю, рада я или нет, я только слышу крик малыша, но я не слышу голоса дочери. Я поняла, что-то не так.
Ребенок своим незатихающим криком как бы пытается разбудить мать, а она спит, и моя радость куда-то пропала. Взамен пришла тревога, усталость и отрешенность. Бегу в приемную, там муж дочери, свекровь. Никто ничего не знает, но крик малыша доносится и сюда, мы знаем, это наш плачет, а остальное – неизвестность...
Я немым взглядом встречала каждое новое лицо, мелькавшее по ту сторону, там, где моя дочь, но все быстро проходили, стараясь не встречаться с нашими вопрошающими глазами, как-то виновато, а может, мне так тогда казалось. Они все заняты своим делом, что для них наша дочь, внук?
Открылась дверь, кто-то сказал, что вышли анестезиолог и сестра, я ринулась к ним, но они торопливо прошли к выходу, сказав: "Выйдет врач и все расскажет". Несмотря на все пережитое и молчание, продолжительное молчание дочери, я и мысли не допускала о худшем, только неизвестность пугала. Время растянулось, я бегала от приемной обратно к окну бесконечно, но слышала только крик малыша, ну почему он так долго кричит?! Он хочет докричаться до дочери? Он уже просит, зовет, требует ее, свою единственную, надежную, в животе которой было так уютно, тепло, а в этом мире все еще неизвестно, и он кричит, кричит и зовет.
И только через час, когда я уже готова была ворваться туда, в ту дверь, где моя дочь и малыш, вышел врач, молодой, с усиками, важный, строгий, усталый. Сказал: "Малыш и мама в удовлетворительном состоянии". Как мало нам надо было два часа назад, пусть чья-то голова в окошко сказала бы "живы", и все, больше и не надо было, но...
И только потом я узнала, насколько все было плохо. И падало давление, и вызывали еще врачей, и накладывали щипцы, и решали все секунды. Но это потом, а сейчас, когда все ушли по домам, я опять побежала к окну, мне мало сухого казенного слова "удовлетворительно". Муж бежит за мной, кричит: "Аня, пойдем домой, все хорошо!" А я к окну, и стону, и зову, доча, доченька, как ты?! И услышала тихое: "Мама, все хорошо, я знала, ты рядом". Вот тогда меня затопила двойная радость. Все живы... Мы шли домой, а вслед несся детский крик, и он был сладчайшим криком в мире.
Корнюшенко Анна Никифоровна, Jkorn@yandex.ru.
